Ладья Его Величества
Вспомнилось мне тут.
Стругацкие "Почти такие же".
- Я человек простой, простодушный, - сказал вдруг Панин, наливая в
стакан томатный сок. - И вот чего я все-таки не могу понять. Ну к чему нам
эти звезды?
читать дальше- Что значит - к чему? - удивился Гургенидзе.
- Ну Луна - это стартовая площадка и обсерватория. Венера - это
актиниды. Марс - фиолетовая капуста, генерация атмосферы, колонизация.
Прелестно. А звезды?
- То есть, - сказал Малышев, - тебе не понятно, зачем Ляхов уходит в
Межзвездную?
- Урод, - сказал Гургенидзе, - Жертва мутаций.
- Вот послушайте, - сказал Панин. - Я давно уже думаю об этом. Вот мы
- звездолетчики, и мы уходим к UV Кита. Два парсека с половиной.
- Два и четыре десятых, - сказал Кондратьев, глядя в стакан.
- Летим, - продолжал Панин. - Долго летим. Пусть там даже есть
планеты. Высаживаемся, исследуем, трали-вали семь пружин, как говорит
мой дед.
- Мой дед - эстет, - вставил Гургенидзе.
- Потом мы долго летим назад. Мы старые и закоченевшие, и все
перессорились. Во всяком случае, Сережка ни с кем не разговаривает. И нам
уже под шестьдесят. А на Земле тем временем, спасибо Эйнштейну, прошло
сто пятьдесят лет. Нас встречают какие-то очень моложавые граждане.
Сначала все очень хорошо: музыка, цветочки и шашлыки. Но потом я хочу
поехать в мою Вологду. И тут оказывается, что там не живут. Там, видите
ли, музей.
- Город-музей имени Бориса Панина, - сказал Малышев. - Сплошь
мемориальные доски.
- Да, - продолжал Панин. - Сплошь. В общем, жить в Вологде нельзя,
зато - вам нравится это "зато"? - там сооружен памятник. Памятник мне. Я
смотрю на самого себя и осведомляюсь, почему у меня рога. Ответа я не
понимаю. Ясно только, что это не рога. Мне объясняют, что полтораста лет
назад я носил такой шлем. "Нет, - говорю я, - не было у меня такого
шлема". - "Ах как интересно! - говорит смотритель города-музея и начинает
записывать. - Это, - говорит он, - надо немедленно сообщить в Центральное
бюро Вечной Памяти". При словах "Вечная Память" у меня возникают нехорошие
ассоциации. Но объяснить этого смотрителю я не в состоянии.
- Понесло, - сказал Малышев. - Ближе к делу.
- В общем, я начинаю понимать, что попал опять-таки в чужой мир. Мы
докладываем результаты нашего перелета, но их встречают как-то странно.
Эти результаты, видите ли, представляют узкоисторический интерес. Все это
уже известно лет пятьдесят, потому что на UV Кита - мы, кажется, туда
летали? - люди побывали после нас уже двадцать раз. И вообще, построили
там три искусственные планеты размером в Землю. Они делают такие перелеты
за два месяца, потому что, видите ли, обнаружили некое свойство
пространства-времени, которого мы не понимаем и которое они называют,
скажем, тирьямпампацией. В заключение нам показывают фильм "Новости
дня", посвященный водружению нашего корабля в Археологический музей. Мы
смотрим, слушаем...
- Как тебя несет, - сказал Малышев.
- Я человек простодушный, - угрожающе сказал Панин. - У меня фантазия
разыгралась...
- Ты нехорошо говоришь, - сказал Кондратьев тихо.
Панин сразу посерьезнел.
- Так, - сказал он тоже тихо, - Тогда скажи, в чем я не прав. Тогда
скажи все-таки, зачем нам звезды,
- Постойте, - сказал Малышев. - Здесь два вопроса. Первый - какая
польза от звезд?
- Да, какая? - спросил Панин.
- Второй вопрос: если польза даже есть, можно ли принести ее своему
поколению? Так, Борька?
- Так, - сказал Панин. Он больше не улыбался и смотрел в упор на
Кондратьева. Кондратьев молчал.
- Отвечаю на первый вопрос, - сказал Малышев. - Ты хочешь знать, что
делается в системе UV Кита?
- Ну, хочу, - сказал Панин. - Мало ли что я хочу.
- А я очень хочу. И если буду хотеть всю жизнь и если буду стараться
узнать, то перед кончиной своей - надеюсь, безвременной, - возблагодарю
бога, которого нет, что он создал звезды и наполнил мою жизнь.
- Ах! - сказал Гургенидзе. - Как красиво!
- Понимаешь, Борис, - сказал Малышев. - Человек!
- Ну и что? - спросил Панин, багровея.
- Все, - сказал Малышев. - Сначала он говорит: "Хочу есть". Тогда он
еще не человек. А потом он говорит: "Хочу знать". Вот тогда он уже
Человек. Ты чувствуешь, который из них с большой буквы?
- Этот ваш Человек, - сердито сказал Панин, - еще не знает толком, что
у него под ногами, а уже хватается за звезды.
- На то он и Человек, - ответил Малышев. - Он таков. Смотри, Борис,
не лезь против законов природы. Это от нас не зависит. Есть закон:
стремление познавать, чтобы жить, неминуемо превращается в стремление
жить, чтобы познавать. Неминуемо! Познавать ли звезды, познавать ли
детские души...
- Хорошо, - сказал Панин. - Пойду в учителя. Детские души я буду
познавать для всех. А вот для кого ты будешь познавать звезды?
- Это второй вопрос, - начал Малышев, но тут Гургенидзе вскочил и
заорал, сверкая белками:
- Ты хочешь ждать, пока изобретут твою тирьямпампацию? Жди! Я не хочу
ждать! Я полечу к звездам!
- Вах, - сказал Панин. - Потухни, Лева.
- Да ты не бойся, Боря, - сказал Кондратьев, не поднимая глаз. - Тебя
не пошлют в звездную.
- Почему это? - осведомился Панин.
- А кому ты нужен? - закричал Гургенидзе. - Сиди на лунной трассе!
- Пожалеют твою молодость, - сказал Кондратьев. - А для кого мы будем
познавать звезды... Для себя, для всех. Для тебя тоже. А ты познавать не
будешь. Ты будешь, узнавать. Из газет. Ты ведь боишься перегрузок.
- Ну-ну, ребята, - встревоженно сказал Малышев. - Спор чисто
теоретический.
Но Сережа чувствовал, что еще немного - и он наговорит грубостей и
начнет доказывать, что он не спортсмен. Он встал и быстро пошел из кафе.
- Получил? - сказал Гургенидзе Панину.
- Ну, - сказал Панин, - чтобы в такой обстановке остаться человеком,
надо озвереть.
Он схватил Гургенидзе за шею и согнул его пополам. В кафе уже никого
не было, только у стойки чокались томатным соком трое асов с Командирского
факультета. Они пили за Ляхова, за Первую Межзвездную.
Стругацкие "Почти такие же".
- Я человек простой, простодушный, - сказал вдруг Панин, наливая в
стакан томатный сок. - И вот чего я все-таки не могу понять. Ну к чему нам
эти звезды?
читать дальше- Что значит - к чему? - удивился Гургенидзе.
- Ну Луна - это стартовая площадка и обсерватория. Венера - это
актиниды. Марс - фиолетовая капуста, генерация атмосферы, колонизация.
Прелестно. А звезды?
- То есть, - сказал Малышев, - тебе не понятно, зачем Ляхов уходит в
Межзвездную?
- Урод, - сказал Гургенидзе, - Жертва мутаций.
- Вот послушайте, - сказал Панин. - Я давно уже думаю об этом. Вот мы
- звездолетчики, и мы уходим к UV Кита. Два парсека с половиной.
- Два и четыре десятых, - сказал Кондратьев, глядя в стакан.
- Летим, - продолжал Панин. - Долго летим. Пусть там даже есть
планеты. Высаживаемся, исследуем, трали-вали семь пружин, как говорит
мой дед.
- Мой дед - эстет, - вставил Гургенидзе.
- Потом мы долго летим назад. Мы старые и закоченевшие, и все
перессорились. Во всяком случае, Сережка ни с кем не разговаривает. И нам
уже под шестьдесят. А на Земле тем временем, спасибо Эйнштейну, прошло
сто пятьдесят лет. Нас встречают какие-то очень моложавые граждане.
Сначала все очень хорошо: музыка, цветочки и шашлыки. Но потом я хочу
поехать в мою Вологду. И тут оказывается, что там не живут. Там, видите
ли, музей.
- Город-музей имени Бориса Панина, - сказал Малышев. - Сплошь
мемориальные доски.
- Да, - продолжал Панин. - Сплошь. В общем, жить в Вологде нельзя,
зато - вам нравится это "зато"? - там сооружен памятник. Памятник мне. Я
смотрю на самого себя и осведомляюсь, почему у меня рога. Ответа я не
понимаю. Ясно только, что это не рога. Мне объясняют, что полтораста лет
назад я носил такой шлем. "Нет, - говорю я, - не было у меня такого
шлема". - "Ах как интересно! - говорит смотритель города-музея и начинает
записывать. - Это, - говорит он, - надо немедленно сообщить в Центральное
бюро Вечной Памяти". При словах "Вечная Память" у меня возникают нехорошие
ассоциации. Но объяснить этого смотрителю я не в состоянии.
- Понесло, - сказал Малышев. - Ближе к делу.
- В общем, я начинаю понимать, что попал опять-таки в чужой мир. Мы
докладываем результаты нашего перелета, но их встречают как-то странно.
Эти результаты, видите ли, представляют узкоисторический интерес. Все это
уже известно лет пятьдесят, потому что на UV Кита - мы, кажется, туда
летали? - люди побывали после нас уже двадцать раз. И вообще, построили
там три искусственные планеты размером в Землю. Они делают такие перелеты
за два месяца, потому что, видите ли, обнаружили некое свойство
пространства-времени, которого мы не понимаем и которое они называют,
скажем, тирьямпампацией. В заключение нам показывают фильм "Новости
дня", посвященный водружению нашего корабля в Археологический музей. Мы
смотрим, слушаем...
- Как тебя несет, - сказал Малышев.
- Я человек простодушный, - угрожающе сказал Панин. - У меня фантазия
разыгралась...
- Ты нехорошо говоришь, - сказал Кондратьев тихо.
Панин сразу посерьезнел.
- Так, - сказал он тоже тихо, - Тогда скажи, в чем я не прав. Тогда
скажи все-таки, зачем нам звезды,
- Постойте, - сказал Малышев. - Здесь два вопроса. Первый - какая
польза от звезд?
- Да, какая? - спросил Панин.
- Второй вопрос: если польза даже есть, можно ли принести ее своему
поколению? Так, Борька?
- Так, - сказал Панин. Он больше не улыбался и смотрел в упор на
Кондратьева. Кондратьев молчал.
- Отвечаю на первый вопрос, - сказал Малышев. - Ты хочешь знать, что
делается в системе UV Кита?
- Ну, хочу, - сказал Панин. - Мало ли что я хочу.
- А я очень хочу. И если буду хотеть всю жизнь и если буду стараться
узнать, то перед кончиной своей - надеюсь, безвременной, - возблагодарю
бога, которого нет, что он создал звезды и наполнил мою жизнь.
- Ах! - сказал Гургенидзе. - Как красиво!
- Понимаешь, Борис, - сказал Малышев. - Человек!
- Ну и что? - спросил Панин, багровея.
- Все, - сказал Малышев. - Сначала он говорит: "Хочу есть". Тогда он
еще не человек. А потом он говорит: "Хочу знать". Вот тогда он уже
Человек. Ты чувствуешь, который из них с большой буквы?
- Этот ваш Человек, - сердито сказал Панин, - еще не знает толком, что
у него под ногами, а уже хватается за звезды.
- На то он и Человек, - ответил Малышев. - Он таков. Смотри, Борис,
не лезь против законов природы. Это от нас не зависит. Есть закон:
стремление познавать, чтобы жить, неминуемо превращается в стремление
жить, чтобы познавать. Неминуемо! Познавать ли звезды, познавать ли
детские души...
- Хорошо, - сказал Панин. - Пойду в учителя. Детские души я буду
познавать для всех. А вот для кого ты будешь познавать звезды?
- Это второй вопрос, - начал Малышев, но тут Гургенидзе вскочил и
заорал, сверкая белками:
- Ты хочешь ждать, пока изобретут твою тирьямпампацию? Жди! Я не хочу
ждать! Я полечу к звездам!
- Вах, - сказал Панин. - Потухни, Лева.
- Да ты не бойся, Боря, - сказал Кондратьев, не поднимая глаз. - Тебя
не пошлют в звездную.
- Почему это? - осведомился Панин.
- А кому ты нужен? - закричал Гургенидзе. - Сиди на лунной трассе!
- Пожалеют твою молодость, - сказал Кондратьев. - А для кого мы будем
познавать звезды... Для себя, для всех. Для тебя тоже. А ты познавать не
будешь. Ты будешь, узнавать. Из газет. Ты ведь боишься перегрузок.
- Ну-ну, ребята, - встревоженно сказал Малышев. - Спор чисто
теоретический.
Но Сережа чувствовал, что еще немного - и он наговорит грубостей и
начнет доказывать, что он не спортсмен. Он встал и быстро пошел из кафе.
- Получил? - сказал Гургенидзе Панину.
- Ну, - сказал Панин, - чтобы в такой обстановке остаться человеком,
надо озвереть.
Он схватил Гургенидзе за шею и согнул его пополам. В кафе уже никого
не было, только у стойки чокались томатным соком трое асов с Командирского
факультета. Они пили за Ляхова, за Первую Межзвездную.
